Он исповедовался в своих стихах,

невольно увлеченный восторгом

А.С. Пушкин.

Тема поэта и поэзии мне была интересна всегда, потому что я тоже пытаюсь писать стихи. И хотя меня нельзя назвать поэтом, я уже испытывал то чувство радости, когда отдельные слова неожиданно начинают складываться в строфы, а они, в свою очередь, в стихотворение. Иногда у меня возникает вопрос: что чувствовали такие гении русской литературы, как Державин, Пушкин, Лермонтов? Какие мысли приходили к ним в то далекое время, какими был их взгляд на общество, как он соотносился с их внутренним миром?

Ответить на этот вопрос, не познакомившись с творчеством великих литераторов, невозможно.

В мою жизнь А.С. Пушкин вошел еще в детстве. Дошкольником я наслаждался его стихотворениями, сказками… Они поразили меня своей красотой и полнотой содержания, неиссякаемой энергией жизни, искренностью и напевностью. Сам открытый всему миру, Пушкин сумел свой стих сделать открытым читателю.

Став старше, я узнал М.Ю. Лермонтова. Несмотря на то, что его поэзия очень отличается от поэзии Пушкина, она обладает удивительной силой эмоционального воздействия. «Бородино» завораживает искренней естественностью патриотизма, «Парус» - тревогой поисков и желанием свободы, «Мцыри» - непреклонностью порыва, волей героя, не сломленной трагическим поединком с обстоятельствами… С тех пор имена этих великих поэтов для меня неразрывны:

Пушкин – радуга на всей земле,

Лермонтов – путь млечный над горами…

(Вл. Набоков)

Поэзия Г.Р. Державина возникла для меня гораздо позже, когда я задумался, откуда берет начало творчество Пушкина и Лермонтова и их знаменитых последователей, которым наслаждаются по сей день.

Именно Державин сделал русскую поэзию XVIII - XIX веков такой, которую сейчас мы так любим и красотой которой так восхищаемся. До этого поэты-соотечественники только рассуждали в стихотворной форме о смерти, старости и разных нравоучительных предметах. Одописцам полагалось прятать свою личность, будто их устами глаголет сама истина.

Державин выступил в литературе на закате классицизма и, чутко относясь к новым поэтическим веяниям, не мог остаться правоверным классиком. Освободившись от сковывавших его пут нормативности, редкостный талант Державина развернулся с молниеносной быстротой и поэтической силой. Организующим центром поэзии Державина все больше становится образ автора, единый во всех произведениях. И как человек, а не условно-отвлеченный «пиит», он видит личностные недостатки вельмож, их «небесно-голубые взоры».

В своем творчестве Державин уделяет большое внимание теме поэта и поэзии. Говоря о поэзии, он подчеркивает ее истинное предназначение:

Сей дар богов лишь к чести

И к поученью их путей

Быть должен обращен, не к лести

И темной похвале людей.

Так наставляет Фелица «мурзу»-стихотворца. Сам же Державин свою главную заслугу видит в том, что он «истину царям с улыбкой говорил».

На многое поэт дерзнул впервые в русской литературе. В частности, он первым вслух заговорил о своем поэтическом бессмертии. Посмертную славу автор ставит в зависимости от выбора героев, которых он воспевал:

Превознесу тебя, прославлю,

Тобой бессмертен буду сам!

Та же героиня (Фелица) должна «вознести с собой» в «храм славы» «скудельный образ» поэта («Мой истукан»). Но в других произведениях Державин мог пафосно провозгласить:

Врагов моих червь кости сгложет,

А я Пиит и не умру.

Целиком теме поэтического бессмертия посвящены два державинских подражания римскому поэту Квинту Горацию Флакку: «Лебедь» и «Памятник». Из них наибольшую известность имеет второе.

Так!- весь я не умру, но часть меня большая,

От тлена убежав, по смерти станет жить,

И слава возрастет моя, не увядая,

Доколь славянов род вселенна будет чтить.

В понятие державинского бессмертия входит память народа о его славном творческом пути. Ведь поэзия стихотворца имела общественное назначение.

Всяк будет помнить то в народах неисчетных,

Как и безвестности я тем известен стал…

Причину своего поэтического бессмертия Гораций объясняет лаконично и скромно: он первый переложил на итальянский лад греческие напевы. Объяснение Державина просторнее и относится уже не только к чисто поэтическим заслугам, хотя и к ним тоже:

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о Боге

И истину царям с улыбкой говорить.

В заключении Державин добавляет важную мысль:

О, Муза! возгордись заслугой справедливой,

И презрит кто тебя, сама тех презирай…

Ее в дальнейшем подхватил и развернул Пушкин в своей вариации на ту же тему – знаменитом стихотворении «Я памятник себе воздвиг…»

Являясь продолжателем поэтического дела Державина, А.С. Пушкин, однако, нередко критикует его, так как имеет иной взгляд на жизнь и отличную от державинской гражданскую позицию поэта. Придворный стихотворец в душе был довольно консервативен, он ставил превыше всего государство, во главе которого должен быть мудрый царь. В его мире добро есть добро, зло есть зло, а если бунтовщики потрясают основы державы, то это тоже зло, с которым надлежит бороться.

Немудрено, что свобода Державина кажется продекабристски настроенному Пушкину тяжелой и неуклюжей. Он назовет стихи предшественника «дурным переводом с какого-то чудесного подлинника – оценка нелестная, но понятная. Пушкина, который дал отечественной поэзии меру красоты, должны были раздражать причудливые громады державинских од.

Но именно Державину Пушкин был обязан главным своим достижением – освобождением от наперед заданных правил при выборе поэтического слова. Державинская тяжесть стала пьедесталом для пушкинской легкости. Побежденный учитель уступил место победителю-ученику.

Активное творчество Пушкина началось еще в лицее. Во время обучения начала формироваться его гражданская позиция, которая предназначалась служению делу освобождения России от давящей государственной системы, стремлению поэта к независимости в творчестве, признанию поэтического труда как тяжелой работы. («Дельвигу, 1817 г., «К Н.Я. Плюсковой, 1818 год.)

Особый интерес представляет ода «Вольность», написанная в 1817 году. В ней поэт выступает против деспотизма самовластия и крепостного права.

Тираны мира! трепещите!

А вы мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

Ода представляет собой пример гражданской лирики, образцы которой Пушкин мог найти у Радищева и Державина. Она проникнута романтическим пафосом. Но по сравнению с Державиным, Пушкин провозглашает в ней ответственность царей перед законом, которая является залогом вольности народов.

Осознавая истинное предназначение поэта и поэзии, видя его в служении своему народу и Отечеству, автор болезненно переживает несовершенство своего поэтического языка в эмоциональном воздействии на читателя.

Как добиться духовного освобождения народа, раскрыть ему глаза на уничтожающий человеческое достоинство порядок вещей, где царит «рабство дикое» и «рабство тощее»?(«Деревня») С горечью и надеждой восклицает поэт:

Почто в груди моей горит бесплодный жар,

И не дан мне судьбой витийства грозный дар?

Но как бы ни трудна была сверхзадача поэзии, А.С. Пушкин неуклонно стремится достигнуть ее, находя точные изобразительные средства для воплощения духовных идеалов высокого накала души.

Так, в стихотворении «Кинжал» Пушкин осуждает массовый террор якобинцев и одновременно славит «карающий кинжал» в качестве «тайного стража» свободы, «последнего судии позора и обиды». Многими декабристами это стихотворение было воспринято как призыв к свержению самодержавия.

После разгрома восстания декабристов в лирике Пушкина начинают все сильнее звучать философские мотивы – раздумья о смысле и цели жизни, о поэте и его назначении, об отношениях между поэтом и обществом. Вольнолюбивую душу угнетает наличие жандармской цензуры, признающей только официальную литературу, отвергающей все живое, смелое, прогрессивное. В стихотворении «Послание цензору» автор утверждает стремление творить по законам, самим над собой установленными, отвергая бесполезную цензуру:

Докучным евнухом ты бродишь между муз;

Ни чувства пылкие, ни блеск ума, ни вкус,

Ни слог певца «Пиров», столь чистый, благородный,-

Ничто не трогает души твоей холодной.

А.С. Пушкин искренне пытался пробудить в народе вольнолюбивые мотивы, чувство собственного достоинства, но тщетно: его разочарование в служении обществу отразилось в стихотворении «Свободы сеятель пустынный».

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Так завершается преображение пророка: поэт приходит к мысли, что он должен не просто утешать, радовать людей и доставлять им наслаждение своим творчеством, а наставлять читателя, вести его за собой.

Однако при всепобеждающей доброте поэта, идиллии в отношениях А.С. Пушкина с читателями никогда не было. Вспомним «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824 год):

Блажен, кто про себя таил

Души высокие созданья

И от людей, как от могил,

Не ждал за чувство воздаянья!

Эта позиция отстраненности поэта от толпы выражается в стихотворениях «Поэту» (1830 г.), «Эхо» (1831 г.), «Толпа глуха» (1833 г.), «Гнедичу» (1832 г.), «Странник» (1835 г.), «Из Пиндемонти» (1836 г.)

Степень отчужденности между поэтом и читателем А.С. Пушкин осознает в лирике трагически:

… Толпа глухая,

Крылатой новизны любовница слепая,

Надменных баловней меняет каждый день,

И катятся стуча с ступени на ступень

Кумиры их, вчера увенчанные ею.

Между тем, в Пушкине всегда жила надежда на читательское признание. Эта надежда звучит как пророчество, вырывающееся вопреки трагическому одиночеству поэта при жизни.

На закате своей недолгой жизни А.С. Пушкин, будто предчувствуя скорую кончину, решает подвести итог своей поэтической деятельности. Этим итогом стало стихотворение «Я памятник себе воздвиг…» (1836 г.). Стихотворец в первых же строках раскрывает свой секрет поэтического бессмертия и высвобождения из плена: смерть земная открывает жизнь вечную:

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит –

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

Затем Пушкин провозглашает основную ценность и мерило любого поэта – народность:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу,

И милость к падшим призывал.

В этих строках утверждается гуманистическая идея творчества. Поэт, по мнению Пушкина, должен пытаться сделать людей лучше, не упрекать их в невежестве и темноте, а указывать им путь истинный. И здесь он обязан слушать только веление собственного сердца…

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца;

Хвалу и доброту приемли равнодушно,

И не оспоривай глупца.

«Памятник» начался бунтом, а закончился заклинанием, призывом к смирению, но к такому смирению, которое отторгает всякую зависимость от суеты (обиды, венца, хвалы, клеветы). Это стихотворение – подвиг поэта, запечатлевший всю красоту его личности.

По-своему решает тему поэта и поэзии М.Ю. Лермонтов. Подхватив эстафету своего предшественника, он создал более широкий и сложный образ поэта. Эта сложность объясняется теми условиями жизни, которые были связаны с последствиями разгрома декабристов. «Нет двух поэтов столь существенно различных,- писал В.Г. Белинский,- как Пушкин и Лермонтов. Пушкин – поэт внутреннего чувства души; Лермонтов – поэт беспощадной мысли, истины. Пафос Пушкина заключается в сфере самого искусства как искусства; пафос поэзии Лермонтова заключается в нравственных вопросах о судьбе человеческой личности». Благородная и светлая поэзия Пушкина развивалась на почве надежд и доверия к жизни, веры в безграничные возможности человека. И напряжение народных сил в Отечественной войне 1812 года, и подъем национального самосознания питали эту надежду и веру.

На смену светлому и непосредственному, открытому взгляду на мир, на смену упоению жизнью приходит эпоха разочарования, скепсиса и «тоски по жизни». На смену эпохе Пушкина приходит эпоха Лермонтова. Эти эпохи разделил 1825 год, год восстания и разгрома декабристов. И в поэзии Лермонтова с первых же строк звучит тема одиночества.

«В… лирических произведениях Лермонтова,- писал В.Г. Белинский,- виден избыток несокрушимой силы духа и богатырской силы в выражении; но в них уже нет надежды, они поражают душу читателя безотрадностью, безверьем в жизнь и чувства человеческие, при жажде жизни и избытке чувств… Нигде нет пушкинского разгула на пиру жизни; но везде вопросы, которые омрачают душу, леденят сердце… Да, очевидно, что Лермонтов – поэт совсем другой эпохи и что его поэзия – совсем новое звено в цепи исторического развития общества…»

Пушкину довелось испытать горечь непонимания, и голос его иногда звучал, как глас вопиющего в пустыне. Поэт-пророк не всегда был понятен окружающим в своих предсказаниях, и его поэзия порой вызывала вопрос: «Какая польза нам от ней?»

Лермонтов изведал не только одиночество и непонимания. Он уже фигура отчетливо трагическая. Гибель поэта в мире зла неминуема. Это подсказывала Лермонтову и судьба его гениального предшественника. Стихотворение «Смерть поэта» написано по горячим следам событий и под непосредственным впечатлением от них. Хотя речь идет о трагической судьбе конкретного человека, Лермонтов трактует происходящее как проявление вечной борьбы добра со злом и жестокостью. Поэт гибнет от рук ничтожных людей. Он – гордая, независимая личность, дивный гений, явление небывалое и потому чужеродное в среде, живущей завистью, алчностью, клеветой, погоней за счастьем, понимаемым как богатство, высокие звания и чины, привилегированное положение в обществе… Столкнулось небесное с земным, низкое с высоким, «лед с пламенем».

Поэт-пророк – это образ, введенный в литературный обиход Пушкиным. Такой же он и у Лермонтова. Появляется у него и образ карающего кинжала. В стихотворении «Поэт» Лермонтов строит лирическую композицию на сравнении своего коллеги по перу с кинжалом, вспоминая те далекие времена, когда страстное слово поэта оказывалось в сердцах слушателей, когда творчество его было служением, а не мукой одиночества:

Бывало, мерный звук твоих могучих слов

Воспламенял бойца для битвы.

Он нужен был толпе, как чаша для пиров,

Как фимиам в часы молитвы.

Твой стих, как божий дух, носился над толпою,

И отзвук мыслей благородных

Звучал, как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

Но пустота и черствость окружающего мира заставляют поэта уйти в себя, отказаться от высокого служения людям, а это, как считает Лермонтов, равнозначно заржавевшему клинку кинжала. Призывая стихотворца услышать зов времени, Лермонтов впервые в своем творчестве употребит образ «осмеянного пророка».

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк

Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,

Покрытый ржавчиной презренья?

Как и в стихотворении «Поэт», в «Журналисте, Читателе и Писателе» возникает тема пророчества. «Пророческая речь», «осмеянный пророк» - эти настойчиво повторяющиеся образы получат трагическое завершение в стихотворении «Пророк», которое станет итогом размышлений Лермонтова о судьбе и предназначении настоящего поэта. Он сознательно избирает стихотворную форму пушкинского «Пророка». Его произведение написано тем же размером и звучит как прямое продолжение стихотворения Пушкина, у которого «Бога глас» взывает к пророку:

Восстань пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!

Вот главное назначение провидца, его долг перед миром и перед собой. И не важно, как воспримут его слова те, кому они предназначены. Лермонтов услышал призыв предшественника и последовал ему:

С тех пор, как вечный судия

Мне дал всевиденье пророка

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья.

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья…

Лермонтовский пророк, посыпав голову пеплом, бежит подальше от людей в пустыню, где его благодарно слушает лишь звезды да бессловесная тварь. Когда же он изредка появляется «шумном граде», то умудренные старцы показывают на него пальцами, внушая детям:

Смотрите ж, дети, на него,

Как он угрюм, и худ, и бледен.

Смотрите, как он наг и беден,

Осмеянный пророк, на которого показывают пальцем, как на юродивого,- страшный образ. Его ждет лишь печаль и тоска. По сравнению с пушкинским героем он движется лишь назад. Для Пушкина провидец – носитель слова Божьего, исполненный всего самого чистого и светлого. В стихотворении же Лермонтова, пророк, не отказываясь от дара всевышнего, несет тяжкий крест непонимания, жестокости и презрения окружающих, пробираясь сквозь толпу и обращая к ней поучительную речь.

В эпоху государственной нестабильности Лермонтов остался хранителем и продолжателем высоких заветов предшественников. Его поэт-пророк является носителем возвышенных истин. Поэтические идеалы по-прежнему соотносятся с идеалами пушкинского времени. Его стихи полны горечи, чувства одиночества, разобщенности в царстве произвола и мглы, как назвал Николаевскую эпоху Герцен. Это сообщило поэзии Лермонтова характер трагический.

Вопрос о том, каким должен быть поэт, какова его роль в обществе, каковы задачи поэзии, всегда волновал и будет волновать сторонников искусства для народа. Поэтому тема назначения стихотворца – центральная тема не только поэзии XIX века, она пронизывает и творчество современных поэтов, для которых судьба Родины и народа – их судьба.

Г.Р. Державин, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов как представители передовых кругов русского общества XVIII - XIX веков возглавили дальнейшее движение литературы вперед, определили ее последующее развитие.

Русская действительность, духовная близость Пушкина к декабристам были той школой, в которой сложились взгляды поэтов на сущность искусства, на место и роль поэзии в жизни общества. Учитывая то обстоятельство, что великие стихотворцы писали в разное время, можно говорить о своеобразном представлении каждого из них о своей поэтической музе.

Образ державинской музы оставался неизменным на протяжении всего его творчества. Её отличала добродушная натура, простота, домашность и приватность.

А.С. Пушкину муза казалась «подругой ветреной», «вакханочкой», «барышней уездной, с печальной думою в очах, с французской книжкою в руках», а чаще всего она была призвана «глаголом жечь сердца людей».

М.Ю. Лермонтов создал свой поэтический образ музы, резко отличающийся от пушкинской. Сначала она полна печали и разочарования, а затем – страстно желает найти себя и свое место в жизни, исполненная веры и надежд.

Для Державина поэт есть некая вариация священного забавника, задача которого «истину царям с улыбкой говорить», шутя и балагуря учить правителей, предостерегать их и поправлять – «и в шутках правду возвещу».

Для Пушкина цель поэзии – поэзия. Пророческое призвание стихотворца освобождает его от необходимости приносить стихами какую-либо житейскую пользу. Он бескорыстно служит лишь Богу («Веленью Божию, о муза, будь послушна…) и гармонии. Поэзия сродни самой жизни, она столь же непредсказуема.

Гораздо глубже и трагичнее воспринимает и поэзию, и действительность М.Ю. Лермонтов. Поэтический анализ души приводит стихотворца лишь к новым и новым вопросам – и так до тех пор, пока его жизнь не оборвалась. Как поэт неразрешимых сомнений вошел он в историю русской литературы.

Однако такие индивидуальные взгляды на творчество не умаляют основного – истинного назначения поэта и поэзии, назначения, которое стихотворцы видели в служении своему народу, Отечеству. Во всем, о чем бы ни писали они, сказывался передовой человек времени, сказывалось не примирение с действительностью, а активная воля и стремление к уничтожению всего, что притесняло, подавляло, калечило народ и жизнь личности.

Преклоняясь перед великим предшественником, идти по его следам, но идти, бунтуя, продолжать, но не подражать – вот одно из замечательных свойств, отличающих личности истинных Поэтов.

Список использованной литературы.

1. В. Ходасевич «Державин»

2. П. Палмарчук «Слово и дело Державина»

3. И. Подольская «Державин»

4. С. Андреевский «Лермонтов»

5. В. Белинский «Стихотворения М.Ю. Лермонтова»

6. И. Андроников «Образ поэта»

7. В. Недзвецкий «Поэт и его судьба»

8. В. Непомнящий «Лирика Пушкина»

9. В. Гуминский «Жизнь пушкинского «Памятника» во времени»

10. Б. Бобылев «Не требуя венца…»

11. Ф. Достоевский «Пушкин»

12. Н. Гоголь «Несколько слов о Пушкине»

13. Н. Сечина «А.С. Пушкин. Лирика»

Тема предназначения поэта и поэзии является традиционной для русской литературы. Она прослеживается в творчестве Державина, Кюхельбекера, Рылеева, Пушкина, Лермонтова. Н. А. Некрасов не исключение. Если у Кюхельбекера, Пушкина поэт - «пророк» находится над толпой в борьбе за идеалы свободы, добра и справедливости, идет к людям «глаголом жечь сердца», то у Лермонтова пророк уже другой: он бежит от людей в пустыню. Видя их пороки, он не находит в себе сил для борьбы. Поэту Некрасова - это пророк, которого к людям «послал бог гнева и печали», его путь тернист, потому что поэт проходит этот путь с карающей лирой в руках, негодуя и обличая. Поэт понимает, что снискать всеобщую любовь таким образом невозможно:

Его преследуют хулы:

Он ловит звуки одобренья

Не в сладком ропоте хвалы,

А в диких криках озлобленья.

…………………………………..

Со всех сторон его клянут,

И, только труп его увидя,

Как много сделал он, поймут,

И как любил он - ненавидя!

Но его позиция - это позиция поэта-гражданина, сына своей Родины:

Не может сын глядеть спокойно

На горе матери родной.

Поэтическим манифестом поэта стало стихотворение «Поэт и гражданин» (1856), написанное в форме диалога поэта с читателем - гражданином, демократом по своим убеждениям, который предъявляет поэту требования от имени лучших людей страны - эти требования отвечают духу времени, духу самой жизни:

Пора вставать! Ты знаешь сам,

Какое время наступило;

В ком чувство долга не остыло,

Кто сердцем неподкупно прям,

В ком дарованье, сила,

меткость,

Тому теперь не должно спать...

………………………………………..

Проснись: громи пороки смело...

………………………………………..

Не время в шахматы играть,

Не время песни распевать!

………………………………………..

Будь гражданин! Служи искусству,

Для блага ближнего живи,

Свой гений подчиняя чувству

Всеобнимающей любви...

Перед нами не поединок двух противников, а взаимный поиск истинного ответа на вопрос о роли поэта и назначении поэзии в общественной жизни. Гражданин убеждает поэта в том, что его роль в жизни общества значительна и требует от него не только художественного таланта, но и гражданских убеждений:

Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан.

А что такое гражданин?

Отечества достойный сын.

………………………………………..

Он, как свои, на теле носит

Все язвы родины своей.

И в поэзию XIX века входит Муза Некрасова - сестра страдающего, истерзанного, угнетенного народа:

Вчерашний день, часу в шестом,

Зашел я на Сенную;

Там били женщину кнутом,

Крестьянку молодую,

Ни звука из ее груди,

Лишь бич свистал, играя...

И Музе я сказал: «Гляди!

Сестра твоя родная!»

Муза - «печальная спутница печальных бедняков», «плачущая, скорбящая», «униженно просящая» за судьбу народа, прошла вместе с поэтом через всю его жизнь:

Чрез бездны темные Насилия и Зла,

Труда и Голода она меня вела -

Почувствовать свои страданья научила

И свету возвестить о них благословила...

В конце жизни поэт, обращаясь к своей Музе, говорит:

О Муза! наша песня спета.

Приди, закрой глаза поэта

На вечный сон небытия,

Сестра народа - и моя!

Поэт уверен, что его Муза не даст «порваться долго» «живому, кровному союзу» между ним «и честными сердцами» даже после его смерти. В стихотворении «Элегия» поэт размышляет о самых острых вопросах современности, о молодежи, о своей судьбе и судьбе народной. «Народ освобожден, но счастлив ли народ?» Именно этой тревожной мыслью проникнуто все стихотворение. Но народ, о котором думает, пишет поэт, безмолвствует:

Природа внемлет мне,

Но тот, о ком пою в вечерней тишине,

Кому посвящены мечтания поэта -

Увы! не внемлет он - и не дает ответа...

Стихотворение «Элегия» - поэтическое завещание поэта-гражданина, выполнившего свой долг:

Я лиру посвятил народу своему.

Быть может, я умру неведомый ему,

Но я ему служил - и сердцем я спокоен...

Тема нашего урока – тема поэта и поэзии в лирике Пушкина конца 1820-х гг. Речь пойдет о двух стихотворениях: о стихотворении «Пророк», написанном в 1826 году, и о стихотворении «Поэт и толпа», написанном в 1828 году.

Тема: Русская литература XIX века

Урок: Тема поэта и поэзии в лирике А.С. Пушкина. («Пророк», «Поэт и толпа»)

Судя по хронологии, мы находимся во втором Петербургском периоде Пушкина, после Михайловской ссылки, где по сложившейся традиции, источником которой был и сам Пушкин, его муза стала приобретать все более жизнеподобные черты, напоминающие собою Пушкинский реализм. Однако, некоторые темы в творчестве Пушкина начинают разрабатываться, опираясь на романтические традиции. И в первую очередь, это касается темы поэта и поэзии. Напомним, что в творчестве Пушкина именно темы поэзии приобретают характер того мира, в котором может осуществиться высшая степень человеческой свободы. Именно поэтому эта романтическая традиция становится важной подпоркой для осуществления тех замыслов, о которых пойдет речь. Прежде чем завести разговор о конкретных Пушкинских произведениях, напомним, что в поэзии романтиков, в поэзии Пушкинских учителей (Жуковского, Батюшкина), у гражданских романтиков (Рылеева) и ближайшего лицейского друга Пушкина В.К. Кюхельбекера тема поэта и поэзии приобретала особенный характер. Она выходила за рамки представлений о том, что можно мыслить себе поэтам и поэтическим творчеством. Поэт под пером романтиков приобретал облик идеального человека, который по-своему воспринимает окружающий мир. Его поэтическое дарование – это не разговор о стихотворстве, это не разговор о писании стихов, это разговор об особом видении мира, об особом переживании мира, доступном отнюдь не всем. Поэты-романтики, безусловно, отделялись от толпы и превращались в достаточно одинокий, с одной стороны, а с другой – объединенный общим священным союзом круг людей, которые оказывались близки и родственны друг другу, скорее в таком духовном смысле. Не случайно, что Пушкин выбирает для развертывания темы поэта и поэзии некоторые метафорические ходы. В одном случае, перед нами возникает фигура поэта, метафорически представлена фигурой пророка, в другом случае – образом жреца. Между ними есть что-то общее, потому что и тот, и другой являются посредниками между миром богов и миром людей. Язык богов обычному человеку невнятен, потому что боги говорят на языке, недоступном обычному человеческому пониманию. Между миром божественного языка и миром людей с необходимостью возникает промежуточная фигура – фигура пророка, фигура жреца, миссия и цель которых сделать внятным и понятным тот язык хоть в какой-то мере, потому что до конца расшифровать и понять всю меру божественной идеи человеческому уму недоступно. Во всех Пушкинских стихотворениях сохраняется эффект недосказанности, некой тайны и недоступности обычному человеческому пониманию, потому что в концепции поэт сохраняет свою таинственность и непонятность обычному человеческому сознанию. Для того чтобы хоть как-то приблизиться к пониманию этих Пушкинских произведений, есть резон обратиться к прямым значениям и смыслам этих метафор, к которым обращается Пушкин.

Грамотному читателю XIX века, хорошо знакомому с библейской традицией, было понятно, что многие мотивы Пушкинского стихотворения восходят к тексту Ветхого Завета, а именно к книге пророка Исайи.

Поэтому есть резон обратиться к этому тексту, чтобы увидеть, что именно позаимствовал оттуда Пушкин и как он переработал текст данной книги. Есть также необходимость отметить то обстоятельство, что сама по себе фигура пророка в библейской традиции возникает неожиданным образом, в том смысле, что библейские пророки – это не какие-то выдающиеся личности, а обычные древнееврейские пастухи, на головы которых вдруг неожиданно сваливалась эта божественная миссия: идти и сказать еврейском народу необходимые слова Бога. Поэтому почти во всех библейских книгах обнаруживается один и тот же близкий сюжет, который нам знаком как избрание пророка. Это первое столкновение ничего не ожидающего человека с Богом. Именно это самое место и привлекло внимание Пушкина. Первое, что переживает Исайя, услышав голос Бога, это свою собственную нечистоту. Он, будучи обычным человеком, оказывается греховным, как минимум, первородным грехом. И когда он выясняет, что ему нужно нести Слово Божье, то первое, что он просит, это очистить его нечистивые уста от этого греха. И вот тогда появляется шестикрылый серафим, который берет уголь из жертвенника и прижигает им уста Исайи, снимая с него этот грех и делая возможным то, чтобы эти человеческие уста несли Слово Божье. А дальше Исайя слышит тот текст, который ему нужно нести к мятежному Израилеву дому: «Глазами смотреть будете и не увидите, ушами слышать будете и не услышите, ибо огрубело сердце народа сего, и не придут ко мне, чтобы я исцелил их» .

Рис. 2. Пророк Исайя (Дж.Б. Тьеполо) ()

Уже отсюда видно, что Пушкин какие-то мотивы этой книги использует в своем стихотворении, но в глубоко преобразованном виде.

Если речь идет о стихотворении «Пророк», то напомним, что в XIX веке в популярной хрестоматии, в которой печатались лучшие произведения русских поэтов, которую издавал Галахов,

это стихотворение однажды было напечатано с примечанием – Исаий. Пушкин действительно перерабатывает книжку «Пророк Исайя», намекая тем самым, что в своем стихотворении он вовсе не стремиться создать поэтический облик библейского пророка. Или, по крайней мере, не только это, потому что обстоятельства заставляют думать, что перед нами метафора поэта и его поэтического служения:

Духовной жаждою томим…

И это уже новость, потому что если на библейского пророка эта божественная миссия сваливалась неожиданно, то Пушкинский лирический герой томим духовной жаждою. А это значит, что последующая встреча с серафимом и Богом возникает как ответ на его духовную жажду, на его переживания, на нехватку духовной опоры, духовного смысла своей жизни.

Рис. 4. Шестикрылый серафим (М.А. Врубель, 1905 г.) ()

Тогда в ответ на духовную жажду ему навстречу посылается шестикрылый серафим. Этот персонаж из духовной иерархии единственный раз упоминается только в книге «Пророк Исайя». Тогда с Пушкинским пророком происходит некое преобразование. Легко заметить, что преобразование касается тех самых частей, которые вспоминает Бог, предлагая Исайю свою пророческую миссию – глаза, уши и сердце:

Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, –
И их наполнил шум и звон:

И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.

Если у Исайи этот шестикрылый серафим углем все-таки прикасался к губам, то в Пушкинском стихотворении он вдруг оказывается вместо сердца. В конце концов, эта удивительная метаморфоза заканчивается тем, что перед нами возникает совсем парадоксальный образ трупа, человек оказывается уничтожен в своем неком природном, человеческом, натуральном качестве. Все его органы чувств изменились. С точки зрения пророческой книги, они оказались очищены. И тогда этот лежащий труп голосом Бога воскрешается:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

И все равно остаются загадки. Одна из самых значительных это, конечно, то, что открылось пророку в процессе этого преобразования? Пожалуй, единственное место, которое что-то объясняет, это вот этот фрагмент:

И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.

Казалось бы, перед нами некая картина мира, но обратите внимание, по крайней мере, то, что можно извлечь из Пушкинского текста, уже само по себе удивительно. Обычные люди все-таки видят море, а вот пророку открывается еще и «гад морских подводный ход», он видит морское дно. Обычный человек видит небо, а Пушкинскому пророку открывается ангелов полет, нечто выходящее за рамки человеческого зрения. Он видит некую картину мироздания сверху донизу. Причем как бы одномоментно, одновременно. Потому что когда мы смотрим на небеса, мы не видим, что происходит у нас под носом, под ногами, когда мы смотрим под ноги, мы не видим небес. И только пророку дана возможность видеть стереоскопическим образом одновременно все, что невозможно увидеть человеческому зрению. За всем за этим стоит еще одна более значительная библейская традиция. Видите ли, все мироздание – это творение Бога, в котором воплотилась его премудрость. Но опять же, в нашей обычной человеческой земной практике мы отнюдь не ощущаем нашу жизнь как исполненного божественного промысла, божественного смысла. Скорее наоборот, нам кругом видятся одни несоответствия, одни неприятности, зло, которое всякий раз мешает нам осуществить свою человеческую мечту. И нужно встать на какую-то странную, необычную позицию для того, чтобы через все несовершенство мира вот таким необычным, почти фантастическим образом, обнаружить за всем этим стоящую божественную гармонию и, разумеется, устыдиться своего собственного несовершенства. Более того, темой, которая пронизывает все это стихотворение от его начала до финальной строчки «Глаголом жги сердца людей», становится тема огня, тоже представлена разными метафорами. Сначала это шестикрылый серафим (с древнееврейского – огненный), потому что его функция как раз испепелять этим божественным огнем грехи мира. Это угль, пылающий огнем, который возникает вместо прежнего человеческого сердца в груди пророка. И наконец, миссией его – «глаголом жечь сердца людей». Становится понятно, что этот поэт-пророк должен производить с людьми почти такую же операция, какую произвел над ним серафим. Он должен заставить людей по-другому видеть, слышать, воспринимать окружающий мир. Но для того, чтобы это преобразование произошло, по существу каждый из нас должен убить в себе человека обычного и возродить духовного. В стихотворении «Пророк» все-таки его лирический герой ведет разговор от своего собственного имени «Я».

Когда речь идет о Пушкине и его произведениях, то в истории русской культуры и поэзии каждое из них могло сыграть свою собственную самостоятельную роль. То, что в Пушкинском творчестве выглядит вполне завершенным и гармоничным, в восприятии последующих поэтов могло разойтись в разные стороны. Имеется в виду, то обстоятельство, что, предположим, тема поэта и поэзии, развернутая в стихотворении «Пророк», в дальнейшем послужило развитию того направления в русской поэзии, которое принято называть гражданской поэзией. Оно и понятно, потому что в данном случае поэт выступал в качестве общественного деятеля, смысл деятельности которого заключался в попытке переделать окружающий мир. И это вполне вписывалось в определенную традицию, на которую тоже опирается Пушкин. В первую очередь, это традиции гражданской поэзии, гражданского романтизма (традиции Рылеева) и его лицейского друга Кюхельбекера, который в этот момент (в 1826 году) уже осужден по делу декабристов, и дальнейшая его судьба пока не определена. А с другой стороны, стихотворение «Поэт и толпа» окажется неким символом и основанием для развития диаметрально противоположного направления в развитии русской поэзии, того направления, которое мыслило себя и выстраивало себя в прямой оппозиции к социально значимому пониманию поэзии поэта. Это так называемое чистое искусство. И единственным в нашей традиции авторитетом и идеальным воплощением поэта в чистом его виде окажется поэзия А.А. Фета:

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Именно эти строчки станут своего рода поэтическим символом всего творчества Фета.

А вот в стихотворении «Поэт и толпа» перед нами возникает несколько другая ситуация, иная картина. Это не лирический монолог, который разворачивается как бы от имени лирического персонажа. Это некая драматическая сценка, которая постает теперь уже в виде диалога, представленного, с одной стороны, жрецом, а с другой стороны, вот этой самой непросвещенной толпой. Более того, эту самую драматическую сценку Пушкин рисует, опираясь теперь на другую традицию – не ветхозаветную, не библейскую, не христианскую, а традицию античную, в данном случае грекоримскую. Это не случайно, потому что именно античность породила это особо культурное явление, которое принято называть диалогом. Поэтому не случайно этот диалог разворачивается между этими персонажами. Тема этого диалога с внешней точки зрения вроде бы как разворачивается в связи с тем, что обсуждается здесь песня жреца. Нужно полагать, что все-таки он передает некий голос, некую волю Бога, которую пытается передать людям. А с другой стороны, этот голос и эта песня оказываются толпе невнятными:

Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел – а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.

С одной стороны, внимает, а с другой – бессмысленно, потому что не понимает, что поет. Но эта бессмысленная толпа пытается разобраться, в чем дело, пытаясь осмыслить в своих человеческих категориях то, что происходит на ее глазах:

И толковала чернь тупая:
«Зачем так звучно он поет?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер, песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна:
Какая польза нам от ней?»

Толпа пытается вытянуть один из критериев, по поводу которой можно было бы осмыслить песнь поэта, – польза. И вдруг в ответ слышит:

Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий,
Ты червь земли, не сын небес;

Тебе бы пользы всё - на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь.

Становится понятно, что цель поэзии вовсе не польза, а какая-то другая. Какая пока не совсем еще понятно. Тогда вновь не унимается непросвещенная толпа. Ей все равно не дано будет понять, в чем дело. Она тогда попытается извлечь из этой песни поэта некий урок:

Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы;
Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя.

Удивительное признание со стороны толпы. Во-первых, вдруг выясняется, что вся она наполнена кучей пороков, но совсем не возражает против того, чтобы поэты исправляли эти самые пороки. Все равно тема того, что какая-то польза, какой-то смысл в этой бессмысленной песне должен быть обнаружен. И вдруг в ответ поэт произносит нечто неожиданное:

Подите прочь – какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы, как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры;
– Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, – полезный труд! –
Но, позабыв свое служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Только в самом последнем ответе поэта возникает отсылка его к фигуре жреца, к фигуре посредника между миром Богов и миром людей. Возникают символы этого жреческого служения – алтарь, жертвоприношение. И если вам не понятно, в чем смысл божественного дела жреца, то в его обязанности вовсе не входит непросвещенной толпе растолковывать это. Загадка все равно остается неразгаданной, если только не представить себе самого очевидного. Цель поэзии – поэзия, цель художества – художество, самодостаточного внутри себя, не требующего никакого оправдания для своего существования.

История создания стихотворения «Пророк» сама по себе может выглядеть в качестве отдельной истории. Напомним, что Пушкин написал это стихотворение, когда до него дошла весть о восстании декабристов. Сидя в Михайловском, ему было известно о готовящемся восстании от приехавшего его однажды навестить И.И. Пущина. Поэтому когда известие о восстании дошло до Пушкина, то ближайшие Пушкинские друзья, находящиеся в гуще событий, сообщали ему о событиях, которые разворачивались в Петербурге. Было очевидно, что львиная доля декабристов, рассказывая Николаю I о том, откуда они извлекали свои вольнолюбивые идеи, совершенно откровенно называли Пушкина, цитировали его стихи. Поэтому, как могла развернуться дальнейшая Пушкинская судьба, для самого Пушкина была проблемой и загадкой. И вот по этому случаю он и сочиняет «Пророка», ведь толчком к написанию этого стихотворения станет известие о трагическом поражении восстания декабристов, о Пушкинских друзьях, пострадавших в этой истории. Тут есть резон вспомнить Кюхельбекера, в творчестве которого образ поэта в первую очередь соприкасался с обликом пророка и традицию которого продолжает Пушкин. В общем, Пушкин готовил достойный ответ императору. Правда, попозже многие конкретные исторические обстоятельства, связанные с созданием этого стихотворения, были исключены Пушкиным из текста «Пророка», и сам он приобрел более широкий, универсальный, символический смысл, чем сама история.

Перед нами два стихотворения с двумя диаметрально направленными идеями поэта и поэтического служения. Если в стихотворении «Пророк» поэт, выполняя божественную миссию, должен «глаголом жечь сердца людей», т. е. выполнять общественно значимое дело по исправлению людей, то в случае со стихотворением «Поэт и толпа» перед нами вырисовывается диаметрально противоположная ситуация. Речь идет о художестве как таковом, которое существует в виде, не требующем никакого дополнительного оправдания для своего существования. Напомню, что, с точки зрения Пушкина, это необязательно воспринимать как некое противоречие, которое с трудом разрешается самим поэтом. В действительности и та, и другая тема однажды соединятся в одном месте. Это будет знаменитое стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»,

Рис. 6. Автограф стихотворения «Памятник» ()

где бессмертие поэта и его дела будет представлено в виде славы:

И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит.

Потому что понятно, что поэты в первую очередь оценят то самое художественное мастерство, тот самый высший аристократизм художника, который с блеском разворачивается в поэтической форме Пушкинских произведений. А вот что касается слуха, который пройдет по всей Руси, то эта великая Русь будет ценить поэта совсем за другое. За то:

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

Не случайно «Памятник» завершится удивительным соединением христианской традиции и античной:

Веленью божию, о муза, будь послушна.

О том, как развивалась тема поэта и поэзии в других, более поздних произведениях Пушкина мы поговорим попозже.

1. Сахаров В.И., Зинин С.А. Русский язык и литература. Литература (базовый и углубленный уровни) 10. М.: Русское слово.

2. Архангельский А.Н. и др. Русский язык и литература. Литература (углубленный уровень) 10. М.: Дрофа.

3. Ланин Б.А., Устинова Л.Ю., Шамчикова В.М. / под ред. Ланина Б.А. Русский язык и литература. Литература (базовый и углубленный уровни) 10. М.: ВЕНТАНА-ГРАФ.

1. Русская литература и фольклор ().

1. Проведите сравнительную характеристику некоторых стихотворений разных авторов XVIII-XIX ст. и расскажите, в чем новшество и особенность темы поэта и поэзии в творчестве Пушкина.

2. Проанализируйте стихотворения Пушкина («Пророк», «Поэт и толпа») с точки зрения их образности.

3. *Исходя из проанализированных стихотворений Пушкина, напишите сочинение-размышление на тему: «Качества личности, которыми должен обладать истинный поэт».

Русская классическая литература подарила миру великолепные образцы поэтического творчества. Стихотворения Пушкина, Лермонтова, Некрасова стали подлинными шедеврами. Одной из главных тем для этих великих мастеров слова была проблема цели и места поэзии в жизни, назначения поэта, его роли в обществе.

А. С. Пушкин всем своим творчеством утверждал единство поэзии и реальной жизни, Для него поэт являлся человеком, наделенным божественным даром. Муза не должна отворачиваться от людей, считая недостойным обращать внимание на простые сюжеты. Поэт для Пушкина - это пророк, способный своим творчеством влиять на общество. Этой теме посвящено стихотворение «Пророк», в котором слышится голос автора, призывающего поэта:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Поэт может видеть и чувствовать то, что недоступно другим. Но он обязан свой дар посвятить людям, а не томиться «духовной жаждою» или уходить в заоблачные высоты грез и мечтаний. Это глубокое убеждение самого Пушкина, который в стихотворении «Памятник» обращается к музе с наставлением;

Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.

А. С. Пушкин до самой смерти оставался преданным своим убеждениям, вере в высокое предназначение поэзии, силу и способности поэта-гражданина, поэта-пророка.

Эти взгляды полностью разделял и преемник Пушкина М. Ю. Лермонтов. В его творчестве звучат те же мотивы, но время наложило свой отпечаток на стихотворения поэта. В годы реакции судьба поэта была очень тяжела. В стихотворении «Поэт» Лермонтов сравнивает поэта с кинжалом, который раньше был грозным оружием, верой и правдой служил своему хозяину. А теперь кинжал стал игрушкой, он никому не нужен. Так и поэт утратил свое назначение, променял на золото могучий голос. Раньше слова поэта поднимали дух людей, звучали, «как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных», Лермонтову больно наблюдать, каким мелким и обманчивым стало поэтическое творчество. Он с горечью спрашивает, надеясь на лучшее будущее:

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк?..
Иль никогда на голос мщенья
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья?..

Лермонтов сам испытал всю тяжесть положения поэта-про-рока в современном ему обществе. В стихотворении «Пророк» героя ожидает совсем другая судьба, нежели героя одноименного стихотворения Пушкина. Людям не был нужен «Божий дар» пророка, ему приходится жить в лесу, прятаться от людей:

Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.

Именно так «ближние» и поступали с Пушкиным и Лермонтовым, жизнь которых оборвал&сь в самом расцвете творческих сил. Погиб Пушкин, пал на дуэли Лермонтов, но в России нашелся человек, ставший продолжателем дела великих художников.

Н. А. Некрасов все свое творчество посвятил русскому народу. Лирика поэта служила для современников образцом гражданственности. Поэт прежде всего должен быть гражданином, говорил Некрасов, служить народу:

С твоим талантом стыдно спать;
Еще стыдней в годину горя
Красу долин, небес и моря
И ласку милой воспевать…

Некрасов призывает поэзию быть выразительницей народных интересов. Поэт обязан писать о народе и для народа:

Будь гражданин! служа искусству,
Для блага ближнего живи,
Свой гений подчиняя чувству
Всеобнимающей любви…

Эта же тема звучит и в стихотворении «Элегия». Некрасов утверждает, что поэзия не может забыть о страданиях и чаяниях простого народа, потому что именно в этом ее высокое предназначение. Самое достойное для лиры:

Толпе напоминать, что бедствует народ
В то время, как она ликует и поет.
К народу возбуждать вниманье сильных мира…

Поэзия Некрасова, как и лирика Пушкина и Лермонтова, имела огромное влияние на умы и сердца людей. Эти великие русские поэты подняли поэтическое творчество на недосягаемую высоту, заслужив славу и признание потомков. И слова Некрасова можно смело отнести к каждому из гениальных поэтов России:

Я лиру посвятил народу своему…

Тема поэта и поэзии привлекала многих творцов.

Однако не во все времена значимость поэта в мире искусства была одинакова. Например, в Древней Руси она была очень невелика: человек считался маленьким, смиренным перед Богом (истинным Творцом!) существом, и авторские имена в большинстве случаев не сохранялись.

В эпоху Просвещения поэты начали осознавать себя избранными, Творцами, все значимее для них становилась мысль о бессмертии собственных творений и своем собственном.

Тема поэта и его творчества прочно закрепилась в пространстве русской классической литературы. Она многогранна и представлена различными аспектами. Это и проблема предназначения творчества, и проблема взаимоотношений поэта и толпы, поэта и власти, проблема бессмертия и величия Слова.

Так или иначе, многие поэты хоть раз, но затронули эту тему в своем творчестве; охватить ее в полном объеме невозможно, остановимся лишь на более значимых именах.

Тема поэта и поэзии нашла свое отражение в творчестве А.С.Пушкина. Стихотворение «Пророк» названо так неспроста, ведь в нем Пушкин пишет о поэте как о пророке, которым руководит сам Господь, он исполняет волю Создателя, это его предназначение. Поэту свыше дана сила «глаголом жечь сердца людей», иначе говоря, смело говорить людям горькую правду. В произведении «Поэт» Александр Сергеевич утверждает мысль о незначительности жизни поэта в отсутствие вдохновения («Меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он…»), но, как только «божественный глагол до слуха чуткого коснется», поэт возносится над толпой, над чернью. В стихотворении «Поэт и толпа» Пушкин по отношению к обывателям допускает такие выражения, как «чернь тупая», «бессмысленный народ» и «червь земли», тем самым еще более возвеличивая образ поэта-творца. Творец как бы отделяется от народа, он одинок по причине своего избранничества.

Другим поэтом, который тоже обращался к теме поэта и поэзии, был М.Ю.Лермонтов. Его «Пророк» является как будто бы продолжением пушкинского «Пророка». Однако если в стихотворении последнего поэт-пророк одинок по причине величия своей мудрости и миссии избранничества, то одиночество лермонтовского пророка объясняется его гордостью и презрением к остальным. Поэт стал не избранным, а изгоем в обществе («Смотрите, как он наг и беден, как презирают все его!»). У Пушкина пророк «в пустыне мрачной влачился», а, обретя дар, пошел вершить волю Бога, у Лермонтова же пророк бежит обратно «через шумный град» в эту пустыню внутреннего мира – мира обиды и презрения.

Н.А.Некрасов в стихотворении «Элегия» (1876) также рассматривает проблему взаимоотношений поэта и народа, но, если у Пушкина и Лермонтова творец противопоставлялся толпе, то Николай Алексеевич пишет о том, что у поэта одна цель – служение народу («Я лиру посвятил народу своему…»). И пока народ не будет счастлив, поэт будет преследовать эту цель. Некрасов утверждает ценности гражданской поэзии, он пишет о союзе народа и поэта, о теме гражданскго служения искусства («Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» («Поэт и Гражданин»)).

Еще одним поэтом, в стихах которого раскрывается тема поэта и поэзии, был А.А.Фет. В своем произведении «Одним толчком согнать ладью живую…» он пишет о поэте как об избраннике, обладающем даром, который отличает его от других людей. Однако в стихотворении Фета нет противопоставления поэта толпе, как у Пушкина, нет и слов об объединении поэта и народа, как у Некрасова, и поэт совсем не горд и не одинок из-за своей избранности, как у Лермонтова. Фет пишет лишь о поэзии как о даре, данном свыше, он изображает момент нисхождения этого дара на поэта и описывает то, что чувствует в этот момент сам творец – неслыханную мощь слова, воздействующего на душу человека:

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,
Усилить бой бестрепетных сердец -
Вот чем певец лишь избранный владеет,
Вот в чём его и признак и венец.

В произведении Фета поэт наслаждается способностью ощущать жизнь во всей ее полноте благодаря своему дару.

Ворохобко Варвара, 11 класс, 2013

(5,1 Кб, 641 hits)

С4, С5. Тема поэта и поэзии в творчестве А.А.Блока и М.И.Цветаевой (эссе)

Осмысляя свое предназначение, поэт размышляет о себе и своей судьбе, о силе и значении слова в контексте не только собственной жизни, но и – как минимум – литературного процесса своего времени или даже культуры в целом.

«Поэта далеко заводит речь…»

Смыслы наполняют сознание, и многие поэты решают для себя, что станет их главенствующей темой, пытаются определить путь своего развития, пресловутую творческую эволюцию.

«Поэта – далеко заводит речь…»

Позиции сходятся – и расходятся, литературная критика развивается вместе с самой литературой, и проблематика взаимоотношений поэта и толпы, поэта и критики обостряется.

ХХ век открыл новое, качественно иное понимание поэзии: некрасовский постулат «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» отвергается, как и многие тенденции XIX века. «Поэт в изгнанье и сомненье на перепутье двух дорог», – пишет Блок. Судьба нового пророка неизвестна – «чего желать, куда идти?». Риторические вопросы и лексический повтор («в изгнанье и в сомненье») подчеркивают напряженность поиска ответа на вопрос о пути поэта, который следует далее: но – «даль привидится ему». Какая же? Творить – ради самого слова, становящегося символом и, следовательно, смыслом, творить, соединяя себя с миром горним, миром великого Творца и его законами – вот новая, а на деле старая идея, имеющая долгую традицию в культуре.

Оппозиция «поэт – толпа» представлена в стихотворении Блока «Поэты» (1908), где речь идет о противопоставлении мира художника, поэта ценностям обывательским. На «горестной земле» тоскливо всем, а «вино и страсть» – реалии обоих миров. Однако – «по крайности, есть у поэта и косы, и тучки, и луг золотой, тебе ж недоступно всё это!»

Саркастичное обращение «милый читатель» позволяет нам провести параллель с «читателем газет» Цветаевой. «Глотатели пустот, читатели газет» – еще одно обращение к толпе.

Цветаева посвятила множество стихотворений взаимоотношениям поэта и толпы. В поэме «Крысолов», основанной на немецкой легенде, раскрывается конфликт между поэтом и мещанством. У нее мы встретим и тему судьбы поэта и его избранности – «поэтовы затменья не предугаданы календарем», . Её отношение к славе заключалось в коротком «За что мне сие?». Однако судьба стихов – важнее, дороже, значимее, и оттого еще в 1913 г. она пишет: «Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед», обращаясь еще к одной традиционной теме – бессмертия поэтического слова.

Цветаева не единожды писала о том, что стихи сбываются – страшными, предвещающими недоброе символами. И все же – «Бог сохраняет всё, особенно слова прощенья и любви, как собственный свой голос».

Вдохновение – «вдох мгновенья душою немой», «не предугаданная календарем» стезя, жажда, «зависимость», как в Нобелевской лекции писал Бродский. Тема вдохновения – таинственного мгновения, иррационально-непостижимого в процессе творчества, привлекала этих поэтов.

Куда в своем «производстве смыслов» заведет речь сегодняшних молодых поэтов, как преломится в понимании поэтов слово – Бог весть…

Поскольку – «Поэта – далеко заводит речь…»

Пашина Ольга 11 класс, 2013